Эссе "Я — учитель"
Почему? Ну почему третья пара сегодня именно в этой группе? Сегодняшний день, 1 марта, для нашего колледжа особый. Каждый год в этот день мы вспоминаем наших мальчишек, погибших в «горячих точках». Все 300 учеников — смелых, слабых, крутых, умниц, гулён, ботанов и двоечников, — не отрывая глаз и забыв, наконец, о своих телефонах, смотрят на поминальные свечи около портретов своих ровесников. На одном из портретов Пашка. Его классным руководителем была я.
И теперь каждый раз оставшееся после этого мероприятия до конца пары время я не могу перейти к математике. Группе, которая находится в кабинете, рассказываю о нем. Он не был «обычным нашим учеником», а потом вдруг стал героем. Он был комбатом для группы, и я не имею никакого права не рассказать об этом. Не показать фотографии. Не рассказать, как его хоронили… Спустя время, парни вспоминают рассказы об армии со слов своих друзей, братьев, потом — дебаты: служить — не служить, и звонок. Можно продолжать работать. Так было всегда. Но в этом году придет группа, которой я все это рассказывать не хочу.
Это первокурсники. К 1 марта группы, как правило, уже причесаны, ознакомлены с правилами и требованиями, связаны чем-то невидимым друг с другом и со мной, а здесь до сих пор не получается. Нет контакта.
Почему так произошло? Почему не наладилась нить, без которой очень трудно приходить в эту группу? Как она налаживается? Наверное, с того момента, когда видишь перед собой не группу, а понемногу начинаешь различать каждого ученика. Может, во время послеурочных консультаций, когда сидишь «глаза в глаза» и являешься свидетелем хоть и небольшого, но движения вперед, или во время урока, когда разделяешь его маленькую победу — теорема доказана! А может, во время фронтальных опросов, когда каждый ощущает себя равноценной частью во вкладе в общую картину изучаемой темы. Кажется, наладить эту нить просто: вспомнить педагогику, психологию, «из опыта работы» — и вот тебе два десятка пытливых, преданных глаз. Не помогает. Не пронимает. Как правильно применить все эти знания в данной ситуации. Как это — правильно? Ведь кроме педагогики и психологии есть еще отношения между людьми, моральные, этические основы. Кто определяет эти нравственные критерии в современной школе? Может, «оказывать образовательные услуги» — и все? Это в моей школе все было понятно и прописано в моральном кодексе строителя коммунизма. А сейчас каждый педагог определяет эти критерии сам. И я для себя определила. Я ведь в этом мире не одна, за мной стоит такой бастион!
Не могу подвести мою комсомольскую молодость, где за справедливость и правду стояли до конца, моих учеников в школе, где мы плакали вместе со всем 10-м классом, когда из-за одного одноклассника забыли поздравить ветерана, моего папу, коммуниста, который раньше думал о Родине, а потом о себе... В жизни я была свидетелем событий, которые происходили вокруг меня, я жила и в могучей, и в разгромленной, и в восставшей с колен стране. Я не понаслышке знаю о силе духа человека, о героях. Я видела жизнь моих родителей, которые приехали покорять целину, жила рядом с моими одноклассниками, воинами-афганцами. Я горжусь своей страной и, уж коль в силу моей профессии у меня есть доступ к душам моих учеников, должна зажечь искорку любви к Родине и у них.
…Вхожу в аудиторию. Включаю проектор. Двигаю мышкой по рабочему столу, а она вдруг сделала разворот от папки «Уроки» к папке «Паша». Открываю и, без предисловий и эмоций, ни на кого не глядя, показываю фотографии и говорю, говорю, словно боюсь, что меня перебьют…
Любую фальшь, пафос ученики почувствуют сразу. На уроке невозможно играть. Это как в «Театре» Моэма. Когда я пришла в школу, представляла себя строгой, требовательной учительницей, сдержанной, мудрой и справедливой. Но уже в первый месяц работы поняла: в это все можно поиграть в учительской, на светском рауте, а на уроке, перед учениками, как на сцене (у Джулии Ламберт) — самые искренние эмоции, самая суть человека. Верную интонацию взять нелегко. Небольшая неточность — и нравоучения будут звучать смешно. А в награду за свои убедительные речи получишь набор отторжения — от насмешливого взгляда до полного равнодушия. Как просто — не говорить! Какого количества сомнений сразу лишаешь себя! Даже если сегодня ребят вроде бы «проняло», завтра они не придут окрыленными после очередной беседы! Но когда-то я сама выбрала такую профессию: учитель. И сейчас, познав ее в полной мере, знаю: результат моей работы мне увидеть не удастся. А хотя... Опаздываю на автобус. Странное дело, но он стоит. Ждет кого-то. Вхожу — и вдруг на весь салон раздается: «Здравствуйте, Ирина Ивановна!». Поздний вечер. Моя дорога проходит мимо крыльца школы, на котором, пользуясь тем, что их никто не видит, тусуются подростки. Крики, гогот, свист — не зря редкие прохожие ускоряют шаг. Настал мой черед. На крыльце как-то подозрительно стихло. Расправляю плечи, чтобы «смерть — так в лицо», и слышу из темноты: «Здравствуйте!» Здравствуйте, все мои ученики! Спасибо, что при встрече не отводите взгляд, не боитесь выглядеть смешными, не такими как все, и помните своих учителей! А какая еще благодарность нам нужна?!
...Звенит звонок. Я остановилась. После небольшой паузы мальчишки как-то боком и очень тихо стали уходить из класса. Один из забияк, Андрей, вдруг задержался и человеческим голосом сказал: «Ну что вы так волнуетесь, все ведь нормально!»…
Спасибо, Пашка!
Об авторе: Галушка Ирина Ивановна, преподаватель математики, государственное бюджетное профессиональное образовательное учреждение Псковской области "Псковский политехнический колледж".
0
